| 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |
(1) Δόξειεν δ' ἂν εἶναι ἡ ὀλιγαρχία φιλαρχία τις ἰσχύος καὶ κέρδους γλιχομένη, ὁ δὲ ὀλιγαρχικὸς τοιοῦτος,
(2) οἷος τοῦ δήμου βουλευομένου, τίνας τῶι ἄρχοντι προσαιρήσονται τῆς πομπῆς τοὺς συνεπιμελησομένους, παρελθὼν ἀποφήνασθαι, ὡς δεῖ αὐτοκράτορας τούτους εἶναι, κἂν ἄλλοι προβάλλωνται δέκα, λέγειν· Ἱκανὸς εἷς ἐστι, τοῦτον δὲ ὅτι δεῖ ἄνδρα εἶναι· καὶ τῶν Ὁμήρου ἐπῶν τοῦτο ἓν μόνον κατέχειν, ὅτι
Οὐκ ἀγαθὸν πολυκοιρανίη, εἷς κοίρανος ἔστω,
τῶν δὲ ἄλλων μηδὲν ἐπίστασθαι·
(3) ἀμέλει δὲ δεινὸς τοῖς τοιούτοις τῶν ὀλίγων ‹λόγοις› χρήσασθαι, ὅτι Δεῖ αὐτοὺς ἡμᾶς συνελθόντας περὶ τούτων βουλεύσασθαι καὶ ἐκ τοῦ ὄχλου καὶ τῆς ἀγορᾶς ἀπαλλαγῆναι καὶ παύσασθαι ἀρχαῖς πλησιάζοντας καὶ ὑπὸ τούτων οὕτως ὑβριζομένους ἢ τιμωμένους, ‹καὶ› ὅτι Ἢ τούτους δεῖ ἢ ἡμᾶς οἰκεῖν τὴν πόλιν.
(4) καὶ τὸ μέσον δὲ τῆς ἡμέρας ἐξιὼν καὶ τὸ ἱμάτιον ἀναβεβλημένος καὶ μέσην κουρὰν κεκαρμένος καὶ ἀκριβῶς ἀπωνυχισμένος σοβεῖν τοὺς τοιούτους λόγους ‹λέγων› τὴν τοῦ Ὠιδείου·
(5) Διὰ τοὺς συκοφάντας οὐκ οἰκητόν ἐστιν ἐν τῆι πόλει, καὶ ὡς Ἐν τοῖς δικαστηρίοις δεινὰ πάσχομεν ὑπὸ τῶν δεκαζομένων, καὶ ὡς Θαυμάζω τῶν πρὸς τὰ κοινὰ προσιόντων, τί βούλονται, καὶ ὡς Ἀχάριστόν ἐστι ‹τὸ› τοῦ νέμοντος καὶ διδόντος, καὶ ὡς αἰσχύνεται ἐν τῆι ἐκκλησίαι, ὅταν παρακάθηταί τις αὐτῶι λεπτὸς καὶ αὐχμῶν·
(6) καὶ εἰπεῖν· Πότε παυσόμεθα ὑπὸ τῶν λειτουργιῶν καὶ τῶν τριηραρχιῶν ἀπολλύμενοι; καὶ ὡς μισητὸν τὸ τῶν δημαγωγῶν γένος, τὸν Θησέα πρῶτον φήσας τῶν κακῶν τῆι πόλει γεγονέναι αἴτιον· τοῦτον γὰρ ἐκ δώδεκα πόλεων εἰς μίαν καταγαγεῖν τὰ ‹πλήθη› λυθείσης βασιλείας· καὶ δίκαια αὐτὸν παθεῖν· πρῶτον γὰρ αὐτὸν ἀπολέσθαι ὑπ' αὐτῶν· καὶ τοιαῦτα ἕτερα πρὸς τοὺς ξένους καὶ τῶν πολιτῶν τοὺς ὁμοτρόπους καὶ ταὐτὰ προαιρουμένους.
(1) Приверженность к олигархии — это, думается, стремление к господству, тесно связанное с корыстью. А приверженец олигархии вот какой человек.
(2) Когда народ решает, кого взять в помощь архонту распорядителями праздничной процессии, он берет слово и предлагает облечь выборных неограниченной властью. И даже если другие выставляют десять кандидатов, говорит: „Хватит и одного, но пусть это будет настоящий муж“. Из всего Гомера он запомнил только один–единственный стих: Нет в многовластии блага, да будет единый властитель и больше ни одного не знает.
(3) Вот какие нравоучительные изречения он постоянно твердит: „Нужно нам собраться и между собой обсудить, как избавиться от черни и от рынка; надо отказываться от государственных должностей и не допускать для себя
ни брани, ни почестей от этих людей“. Затем: „Или этим людям или нам жить в этом городе“.
(4) Около полудня он выходит из дому, одетый в гиматий, умеренно подстриженный, с тщательно подрезанными ногтями, и провозглашает с трагическим пафосом:
(5) „Житья нет в нашем городе от сикофантов“, „В судах нам беда от подлых, которые нас судят“, „Дивлюсь я тем, кто еще занимается общественными делами! Чего им только надо? Ведь чернь неблагодарна и всегда благоволит лишь тому, кто устраивает раздачи и казенные подарки“. Говорит о том, как он стыдится, когда рядом с ним в народном собрании усаживается какой–то жалкий и грязный нищий.
(6) И твердит: „Когда же наконец нас перестанут донимать общественными повинностями и снаряжением кораблей? И как же ненавистна нам эта порода народных вожаков!“ Виновник всех этих бед, по его словам, прежде всего
Фесей: „Это он собрал народ из двенадцати городов в один город и уничтожил
царскую власть. И по заслугам сам и получил: эти люди его первого и
погубили“. И многое другое в таком же роде говорит он, обращаясь к иностранцам и согражданам одинакового с ним настроения и взглядов.